Неточные совпадения
—
Муж даст ей развод, и тогда я опять уеду в свое уединение, а теперь я могу быть полезна и исполню свой
долг, как мне это ни тяжело, не так как другие.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой
долг быть с
мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь не понимать…
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному
мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить
долги, — и разные тому подобные глупости.
— Счел
долгом представиться вашему превосходительству. Питая уваженье к доблестям
мужей, спасавших отечество на бранном поле, счел
долгом представиться лично вашему превосходительству.
После
долгих слез состоялся между нами такого рода изустный контракт: первое, я никогда не оставлю Марфу Петровну и всегда пребуду ее
мужем; второе, без ее позволения не отлучусь никуда; третье, постоянной любовницы не заведу никогда; четвертое, за это Марфа Петровна позволяет мне приглянуть иногда на сенных девушек, но не иначе как с ее секретного ведома; пятое, боже сохрани меня полюбить женщину из нашего сословия; шестое, если на случай, чего боже сохрани, меня посетит какая-нибудь страсть, большая и серьезная, то я должен открыться Марфе Петровне.
Но отчего же так? Ведь она госпожа Обломова, помещица; она могла бы жить отдельно, независимо, ни в ком и ни в чем не нуждаясь? Что ж могло заставить ее взять на себя обузу чужого хозяйства, хлопот о чужих детях, обо всех этих мелочах, на которые женщина обрекает себя или по влечению любви, по святому
долгу семейных уз, или из-за куска насущного хлеба? Где же Захар, Анисья, ее слуги по всем правам? Где, наконец, живой залог, оставленный ей
мужем, маленький Андрюша? Где ее дети от прежнего
мужа?
«Это история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая мысль, — решил он вдруг, — дать Ульяне Андреевне урок наедине: бросить ей громы на голову, плеснуть на нее волной чистых, неведомых ей понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего
мужа и прячется от страха: сделаю, что она будет прятаться от стыда. Да, пробудить стыд в огрубелом сердце — это
долг и заслуга — и в отношении к ней, а более к Леонтью!»
«Нимфа моя не хочет избрать меня сатиром, — заключил он со вздохом, — следовательно, нет надежды и на метаморфозу в
мужа и жену, на счастье, на
долгий путь! А с красотой ее я справлюсь: мне она все равно, что ничего…»
Затем его поглотил процесс его исполнения. Он глубоко и серьезно вникал в предстоящий ему
долг: как, без огласки, без всякого шума и сцен, кротко и разумно уговорить эту женщину поберечь
мужа, обратиться на другой, честный путь и начать заглаживать прошлое…
Больше же всех была приятна Нехлюдову милая молодая чета дочери генерала с ее
мужем. Дочь эта была некрасивая, простодушная молодая женщина, вся поглощенная своими первыми двумя детьми;
муж ее, за которого она после
долгой борьбы с родителями вышла по любви, либеральный кандидат московского университета, скромный и умный, служил и занимался статистикой, в особенности инородцами, которых он изучал, любил и старался спасти от вымирания.
Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на то что пред волей
мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, «потому что всякая баба бесчестна», но что уходить им от прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича
долг».
Разумеется, ей было известно, что
муж по уши запутался в
долгах, но она и в подозрении не имела, что и ей придется отвечать за эти
долги.
Через несколько недель после того, как она осталась вдовой, у нее родилась дочь Клавденька, на которую она перенесла свою страстную любовь к
мужу. Но больное сердце не забывало, и появление на свет дочери не умиротворило, а только еще глубже растравило свежую рану. Степанида Михайловна
долгое время тосковала и наконец стала искать забвения…
Не знаю, жива ли она теперь, но после смерти
мужа она
долгое время каждое лето появлялась в Отраде в сопровождении француза с крутыми бедрами и дугообразными, словно писаными бровями.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет
долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет
мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Выйдя из дому моего,
муж и жена без церемонии перед моим окошком и в виду часового отдали
долг природе.
Ш. Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в
долгие зимние вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А как
муж будет свой, то какой бы насморк ни был, все слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька…
А дальше — изволил хвалою почтить
Решимость мою, сожалея,
Что,
долгу покорный, не мог пощадить
Преступного
мужа…
Тут никто не может ни на кого положиться: каждую минуту вы можете ждать, что приятель ваш похвалится тем, как он ловко обсчитал или обворовал вас; компаньон в выгодной спекуляции — легко может забрать в руки все деньги и документы и засадить своего товарища в яму за
долги; тесть надует зятя приданым; жених обочтет и обидит сваху; невеста-дочь проведет отца и мать, жена обманет
мужа.
Если эти лица заходили к Евгении Петровне в такое время, когда
мужа ее не было дома и не случалось никого посторонних, то они обыкновенно проходили к ней через драпированную спальню в ее розовую чайную, и здесь заводились
долгие задушевные беседы, напоминавшие былую простоту дома Гловацких.
Он очень хорошо понимал, что приятель его в этом случае сильнейшим образом обманывался, да вряд ли не обманывалась и невеста, думавшая и желавшая честно исполнить свой
долг перед
мужем.
Мари все это очень хорошо видела и понимала, что происходит в душе нежно любимого ею человека, но решительно недоумевала, как и чем было помочь тому; к
мужу она была действительно почти нежна, потому что считала это
долгом для себя, своей неотклонимой обязанностью, чтобы хоть сколько-нибудь заслужить перед ним свой проступок.
— Легко ли мне было отвечать на него?.. Я недели две была как сумасшедшая; отказаться от этого счастья — не хватило у меня сил; идти же на него — надобно было забыть, что я жена живого
мужа, мать детей. Женщинам, хоть сколько-нибудь понимающим свой
долг, не легко на подобный поступок решиться!.. Нужно очень любить человека и очень ему верить, для кого это делаешь…
Была она высокая, немного сутулая, ее тело, разбитое
долгой работой и побоями
мужа, двигалось бесшумно и как-то боком, точно она всегда боялась задеть что-то.
«Знай, бестолковая, но ядовитая женщина, — воскликнул он, разом порывая все цепи, — знай, что я недостойного твоего любовника сейчас же арестую, закую в кандалы и препровожу в равелин или — или выпрыгну сам сейчас в твоих глазах из окошка!» На эту тираду Юлия Михайловна, позеленев от злобы, разразилась немедленно хохотом,
долгим, звонким, с переливом и перекатами, точь-в-точь как на французском театре, когда парижская актриса, выписанная за сто тысяч и играющая кокеток, смеется в глаза над
мужем, осмелившимся приревновать ее.
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее
мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным
долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице, то, бога ради, и не делал бы того.
Исполнение христианского
долга благотворно подействовало на Софью Николавну; она заснула, тоже в первый раз, и проснувшись часа через два с радостным и просветленным лицом, сказала
мужу, что видела во сне образ Иверской божьей матери точно в таком виде, в каком написана она на местной иконе в их приходской церкви; она прибавила, что если б она могла помолиться и приложиться к этой иконе, то, конечно, матерь божия ее бы помиловала.
Целая жизнь,
долгая жизнь с мужем-неровней, которого она при всей любви не может вполне уважать, беспрестанное столкновение совсем различных понятий, противоположных свойств, наконец частое непонимание друг друга… и сомнение в успехе, сомнение в собственных силах, в спокойной твердости, столько чуждой ее нраву, впервые представилось ей в своей поразительной истине и ужаснуло бедную девушку!..
Сегодня Гордей Евстратыч был особенно в духе, потому что Михалко привез ему из Полдневской один старый
долг, который он уже считал пропащим. Несколько раз он начинал подшучивать над младшей невесткой Дуней, которая всего еще полгода была замужем; красивая, свежая, с русым волосом и ленивыми карими глазами, она только рдела и стыдливо опускала лицо. Красавец Архип,
муж Дуни, любовался этим смущением своей молодайки и, встряхивая своими черными, подстриженными в скобу волосами, смеялся довольной улыбкой.
Доктор добыл чернил и написал дочери такую телеграмму: «Панаурова скончалась восемь вечера. Скажи
мужу: на Дворянской продается дом переводом
долга, доплатить девять. Торги двенадцатого. Советую не упустить».
А. А. Бренко осталась без копейки. Имущество
мужа было описано за
долги. Левенсон снова весь ушел в свою адвокатскую и литературную работу в «Русских ведомостях», продолжая выплачивать наседавшим кредиторам
долги по театру.
Когда дочке Анны Николаевны, Мане, было два года, умер ее отец, не оставивший после себя ничего, кроме
долгов. Пьяный
муж, озлобившись, схватил жену за косу и ударил ее лицом о печку, раздробив нос и изуродовав лицо. В тот же год его самого сослали по суду в Сибирь за кражу казенных денег.
Вышневский. Юсов, что делают с женщиной, которая, несмотря на все благодеяния
мужа, забывает свой
долг?
Тогда он впустил ее в кабинет, и она высказала ему все и призналась, что любит другого, что этот другой ее настоящий, самый законный
муж, и она считает
долгом совести сегодня же переехать к нему, несмотря ни на что, хотя бы в нее стреляли из пушек.
Средством для этого она избрала едва ли не самое лучшее из всех средств — именно усиленную деятельность. Тотчас же после поминовения усопшего бабушка принялась самым энергическим образом за распорядки, в которых, нимало друг другу не мешая, шли и хозяйственные мероприятия и планы, и заботы о памяти
мужа и об очистке всех его нравственных
долгов.
Беркутов. А что касается до
долга ее
мужа вашему покойному брату, или теперь вашему племяннику, так неизвестно, признавал ли господин Купавин этот
долг.
Надежда Антоновна. Да сделал ли, я что-то сомневаюсь. Вот я сегодня получила письмо от
мужа; он пишет, что никаких денег не получал, что имение его продано, а сам он теперь живет у своего приятеля. Он мне пишет, что после продажи, за удовлетворением
долга, ему остается очень незначительная сумма и что на нее он хочет с каким-то татарином или башкиром завести кумыс.
— Я много раз тебе говорила, что пока я не могу кинуть
мужа без надзора; ты должен понимать, что он ребенок, а у него дед умирает, оставляя ему в наследство громадное состояние, которое без меня все прахом разлетится! А вот, бог даст, я все это устрою, и пусть тогда он живет как знает; я весь свой нравственный
долг исполню тогда в отношении его!
От
мужа Домна Осиповна наверное ожидала получить бранчивый ответ и нисколько этого не боялась, так как считала для себя священным
долгом говорить ему во всех случаях жизни правду.
— Он утверждал, что она должна разориться совершенно: она там… я не понял даже хорошенько… приняла какое-то наследство после
мужа, а тот — банкрот, и ей придется отвечать за его
долги.
— Отчего ж вы
мужу вашему не удивляетесь? — заметил Бегушев. — Он тоже был за границей, и еще
дольше меня!
— Исполни свой
долг перед этой прекрасной женщиной!
Муж у нее умер, и таким образом само провидение указывает тебе, что делать!
На другой день она велела позвать
мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни она дошла с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что
долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником. — Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.
А тем временем Сергей выздоровел, разогнулся и опять молодец молодцом, живым кречетом заходил около Катерины Львовны, и опять пошло у них снова житье разлюбезное. Но время катилось не для них одних: спешил домой из
долгой отлучки и обиженный
муж Зиновий Борисыч.
Не пропадать же коммерческому делу. Катерина Львовна жена своему
мужу законная;
долгов в виду нет, ну и следует, стало быть, допустить ее. И допустили.
Он воображал, как эта женщина после
долгой борьбы уступит, наконец, его желаниям и предастся ему в полное обладание, а далее затем ее самоотвержение: вот он делается болен, она обманывает
мужа, приезжает к нему, просиживает целые ночи у его изголовья…
У старика всегда была склонность к семейной жизни, и он любил свое семейство больше всего на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва вышла за глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить в
долг, кому нельзя, держала при себе ключи, не доверяя их даже
мужу, щелкала на счетах, заглядывала лошадям в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни делала, ни говорила, старик только умилялся и бормотал...
— Иван Сергеич! — проговорил
муж, пальцем трогая его под подбородочек. Но я опять быстро закрыла Ивана Сергеича. Никто, кроме меня, не должен был долго смотреть на него. Я взглянула на
мужа, глаза его смеялись, глядя в мои, и мне в первый раз после
долгого времени легко и радостно было смотреть в них.
Ераст. А муж-то твой давно прогорел, да еще
долгов много. Коли дядя ему наследства не оставит, так ему в яму садиться, а тебе куда?
И так право наследственного Благородства есть священное для самого рассудка, для самой Философии — и полезное для общества: ибо дети знаменитых
мужей, рожденные с великими гражданскими преимуществами, воспитываются в
долге заслужить их личными своими достоинствами (374).